Мои вечера, однако, меняют цвет. Я могу заходить в кафе и пить вкусный чай со всякими разными чудесными. Я целый день, 24 часа, нормально дышу. Я впервые смогла проплакать несколько дней, а потом собрать все силы и все-таки учиться. Я сделала сегодня больше, чем за целый декабрь. В груди ноет, но передо мной хорошие книги. И моя филология - пометки на страницах, темы докладов, четыре истории литературы за семестр. Сдать осталось две.
С 11 января снова придется бегать и качать пресс в Олимпийском, но я постараюсь выспаться и, может быть, не падать. Потом предметы-вопросы-зачеты. И если в срок, то 20 дней ненужной мне свободы. Зачем мне эти пустые дни без моей утренней Менделеевской и чая на первой перемене? Дни без рюкзака с книгами за плечами и читального зала. Дни без преподавателей и постоянного ощущения, что я ничего не знаю, но так хочу знать. Зачем мне эти дни? И как я боюсь, как не хочу 1 февраля. Если когда-то чего-то ждал, то невозможно перестать ждать. Как ни уговаривай, но приближается день, в который этого не случится, и ты пытаешься забыть, но ждешь до последнего. Я сентиментальна. Я не умею прощаться.
В груди ноет. Но - книги.

С самого первого числа вдруг начинается другая жизнь, граница как-то очень точно совпала с 10 --- > 11. Я просыпаюсь разбитая, кладу в рюкзак книжку и ноутбук и на Казанском вокзале сажусь в зеленую электричку, 4 часа до Рязани. Как много моих дней за два года связано с электричками. Но сейчас она везет меня совсем в другую сторону, далеко-далеко, и без того, кто тоже должен был быть. Я слушаю песни, и мне не скучно, и я бы еще 4 часа смотрела в окно - так много накопилось, о чем подумать. А потом в городе, который для меня до сих пор закрыт и непонятен, Саша водит меня по невероятным кафе, я танцую под снегом, я бью свою грусть с размаху об лед, но в этот раз она оказывается резиновой. Мне дают футболку со стершимися автографами всей прежней "Белой гвардии", мы идем в "Старый парк", где они пели, и все пронизано грустью и благодарностью. Я люблю.

А снег такой белый, и сугробы теплые, но больше не с кем в них падать.
Зато на два дня мы едем в Тарусу-Калугу-Тулу, именно с таким настроением - уууу - но все-таки не дома, главное - жить. Даже если отдельно - не жизнь. Превращать это в жизнь просто тем, что с плохим настроением нельзя выходить на трассу, потому что никто не останавливается, никто. А когда ртом ловишь холодный воздух и понимаешь, что нельзя остаться ночью в незнакомом городе, где никого нет, когда стоишь на обочине под звездами и знаешь, что теперь только вперед, то как-то вдруг получается поймать другую чувствоволну и просто любишь жизнь за эту темную дорогу, за снежную рождественскую ночь, за то, что в этой ночи видишь звезду и даже за то, что тот-кто-нужен так далеко и уходит еще дальше, и ниточка в тебе натягивается до предела. Но ты стоишь на месте. И улыбаешься встречным водителям не потому что холодно и надо домой, а потому что они оказались в той же точке пространства, что и ты, они едут, и волна их радиоприемников настроена на твой космос. Я буду танцевать до тех пор.
А потом в половину третьего ночи я сажусь в такси и еду по своей Москве, в которой обнять-каждый-дом, потому что во всех городах так красиво и уютно, но только она мне родная, а я два года знаю, что это самое сильное чувство. Чувство-наркотик,и слезать с него только через безразличие ко всему, хотя я-никогда-не-забуду. Проезжаем мой город с юга на север, у меня закрываются глаза, но мне так хочется, чтобы эта поездка не кончилась, я очень люблю такси.
И я знаю, если у моего рая есть цвет, то это цвет родства и ностальгии. И цвет многих городов, среди которых обязательно один - мой.